Экстремизм – это нечто крайнее, от латинского «экстремус». Это крайние способы действия для достижения чего-либо, и они могут присутствовать везде – и в быту, и в политике. Экстремизм связан с насилием, а насилие, как знают все социологи, бывает двух типов – легитимное и нелегитимное. Легитимное насилие – это просто устоявшиеся органы власти, которые обеспечивают привычный общественный порядок. Известный социолог Макс Вебер в принципе определял государство как «монополию на насилие на определенной территории». При этом важно иметь в виду, что это именно легитимное насилие – население соглашается с ним как с неизбежным злом, поскольку оно обеспечивает ряд выгод, например, внешнюю безопасность.
Как легитимное, так и нелегитимное насилие бывает частным и публичным.
Легальное насилие в публичной сфере – это агенты государства: спецслужбы, армия и огромное количество чиновников. Они обеспечивают политический порядок, без которого существование общества невозможно. Порядок может быть демократическим, авторитарным или тоталитарным, но история показывает, что наличие этого порядка, каким бы плохим он ни был, все же лучше чем его отсутствие. Рухнул порядок – начались революции и кровавые гражданские войны, мы помним это по примеру 1917 года. Из свежих примеров – Ирак и Ливия: при Хусейне и Каддафи там был определенный порядок, а сегодня идет борьба группировок, вялотекущая гражданская война, количество жертв от которых несовместимо с жертвами свергнутых режимов.
Публичное нелегитимное насилие – это и есть то, что мы называем политическим экстремизмом. Здесь мы видим людей, которые не связаны с госвластью, но претендуют на изменение политического порядка. Как правило, большинство населения относится скептически к их деятельности. Вообще, если большинство населения не было бы политически пассивным, а было активно и включено в реальные политические процессы, принимало участие в демонстрациях и пикетах, то мы бы наблюдали перманентную гражданскую войну. Вовлечение большинства в активную политику – это путь к революции.
Политический экстремизм тоже может быть разным. Это насилие может быть открытым – имеются прямые заявления конкретных групп о свержении, например, политического режима. Деятели таких течений открыто признаются в своих воззрениях, готовы понести наказание, идут в тюрьму. Пример – большевики. Другой вид – различные практики террора. Но и террор может быть разным. Например, направленный на самого себя: самосожжения людей с записками о несогласии с политическим строем. Есть террор, направленный на других: индивидуальный (убийство конкретных лиц – президента, премьера, прокурора) и массовый. Сегодня, как ни странно, массовый террор осуществляется не столько с помощью бомб, сколько с помощью СМИ и интернета. Те люди, которые погибают в результате терактов, эти невинные жертвы – всего лишь средство, повод. Настоящее взрывчатое вещество здесь – средства массовой информации, которые мгновенно и массированно разносят новости по всему миру и вселяют страх, недоверие и ненависть. Все население оказывается моментально поражено этим фактом. Именно СМИ позволяют осуществлять такие эффективные практики террора – в 17-ом веке это было бы невозможно.
Цели и способы
Цели таких практик понятны даже интуитивно: подготовка общественного мнения к какому-либо событию, запугивание населения, дискредитация власти и снижение ее рейтинга, например, перед выборами. Места для практик террора выбираются всегда символические – это либо столицы, либо знаковые пункты (тот же Волгоград – бывший Сталинград, где произошла поворотная битва Великой отечественной войны). Деревню Пупкино для таких целей никто никогда не выберет, это психологически неэффективно. Возможна тактика, направленная на объединение определенных социальных, этнических или религиозных общностей. При этом ответственность за теракт на себя могут брать совершенно иные организации, чем те, которые действительно его совершили – это решается с помощью денег. Относиться с доверием к подобным заявлениям не стоит. Если брать Ближний Восток, то понятно, что там есть очень богатые группировки, очень богатые люди, шейхи, которые накопили свои деньги на нефти, и им очень не нравится, что США вмешиваются во внутренние дела исламского мира и меняют правила игры. Понятно, что борьба идет за контроль ресурсов, а практики террора – способ сформировать образ внешнего врага. Для этого раскручиваются традиционные и радикальные религиозные настроения, используется националистическая риторика.
В нашей стране были достаточно интересные исследования, когда социолог приходил в различные националистические группировки и слушал, о чем говорят их участники, в чем суть их претензий. Так вот, выяснилось, что члены таких националистических организаций на самом деле, хотя использовалась этническая риторика, сетуют на то, что они бедны, а остальные богаты. Но поскольку они не владеют идеологическим языком, хотя бы марксистским, им трудно выразить суть своих реальных претензий – экономических и политических. И они просто выражают это недовольство мифологическим, упрощенным языком, а этот язык изначально экстремистский. Ведь мифы всегда делили мир на черное и белое, на своих и чужих, русских и нерусских. Отсюда, например, недовольство мигрантами – якобы они приходят и захватывают рабочие места, которые должны принадлежать русским. На самом деле это претензия к собственному государству, к собственной, даже не федеральной – муниципальной и региональной властям. Но с помощью конкретной риторики она переводится вот в такое русло. Как правило, мигрантами недовольны именно бедные слои населения. Бизнесмены сами выступают работодателями, им выгодно нанимать дешевую рабочую силу, с чего бы им выступать против? Тем более что обеспеченные люди на одну территорию не завязаны – они могут жить где угодно. А возмущаются те, кто не имеет возможности даже переехать в другой город и вынуждены созерцать одну и ту же реальность.
Генетическая память
Так было на протяжении всей человеческой истории. Когда люди жили племенами, то у них даже в языке фиксировалось: человеком является только представитель твоего племени. К другим племенам не требовалось хорошего отношения, их можно было обращать в рабство и даже есть. Собственно, вся история человечества может быть представлена как расширение этого круга, понимание, что человеком нужно считать (и относиться по-человечески) не только представителя своей семьи, социального круга, слоя, нации, религии, этноса – а любого представителя человеческого вида. Наши представления о морали становятся все более универсальными, и нормы меняются так, чтобы предоставить как можно больше прав и возможностей для как можно большего количества людей. Конечно, этот процесс нелинейный, есть взлеты и падения. Мировые страны хоть и существуют в одном физическом времени, но историческое время у них разное. Понятно, что Швейцария и Зимбабве имеют разные потребности. Гражданские права начинают волновать тогда, когда решены материальные вопросы, а когда есть нечего, не до задач самореализации. Но в целом я верю в прогресс.
Бессмысленные запреты
Возвращаясь к террору – с ним очень трудно бороться. Террористы ставят на кон свою жизнь, и государство не имеет ни сил, ни средств, чтобы проявить власть. Оно может предложить смертную казнь, но человек уже и так согласен отдать жизнь за идею. Больше в арсенале власти нет ничего.
Другие меры, обычно предпринимаемые государством в этой борьбе, я тоже считаю бесполезными. Даже самые высокие технологии зачастую терпят крах. Проверка почты, прослушка… Ситуация с бен Ладеном показывает проигрыш властей в этой области. Он просто не пользовался технологиями, которые можно было бы отследить, – писал карандашом. Самый совершенный уход от технологии – находиться на более низком уровне развития.
Понятно, что для властей теракт – всегда вызов, иногда универсальный для властных структур, иногда предназначенный конкретной службе и даже конкретному человеку, поэтому они нервничают, бросаются запрещать что-то, выпускать законы, всячески бороться, иначе население им предъявит претензии в бездействии. Но меры эти часто поспешные и особого практического смысла не имеют.
Запрещенные списки «экстремистской литературы» – это очевидно бессмысленно. Вся профилактика экстремизма сводится к идеологии. Никакие идеологии не могут быть экстремистскими, они могут быть только радикальными – в отличие от центристских. Экстремизм – это всегда действие. Пока действие не совершено, никто не может быть обвинен в экстремизме. А когда действие уже совершено, начинают работать статьи Уголовного кодекса.
С кем боремся?
При применении же законодательства против мышления мы получаем не борьбу с экстремизмом, а борьбу с вполне здоровой оппозицией. В частной сфере мы вообще можем придерживаться любых мнений, это свобода слова и мысли. Конечно, если мы переходим в публичную сферу, мнение, выраженное во внешнюю среду, одновременно является действием. Понятно, что если напечатать в газете призыв «Бей жидов, спасай Россию», этот призыв уже будет действием. Но наше законодательство об экстремизме предполагает, что за чтением определенных книг сразу же следует экстремистский поступок, а это уже презумпция виновности, что противоречит конституционным правам. Человек не может не то что быть обвинен за свои мнения и мысли, но нельзя даже наказывать за преступление, которое на момент совершения не считалось преступлением. Купил я, допустим, двадцать лет назад книгу Гитлера «Майн Кампф» и поставил на полку. Можно ли сейчас меня арестовать за то, что я держу эту книгу на полке и дал кому-то почитать? Будет ли это считаться распространением экстремистской литературы (сейчас книга в запрещенном списке). Как правило, реальных террористов таким образом поймать не удается, задерживают либо хулиганов, либо политически неопытных людей, из наивности придерживающихся радикальной идеологии, но практически безвредных.
Очевидно, что в плюралистическом обществе ни одна идеология не может быть в привилегированном положении, а общенациональная идеология вообще невозможна, так как любая идеология всегда призвана выражать взгляды социальной группы, но не общества в целом. Соответственно, невозможна и над-идеологическая, объективирующая позиция, которая могла бы отделить экстремизм от «нормальных идеологий». Часто все это ведет к обратному результату. Запретный плод сладок.
Идея же, которая подразумевает наказание только за разговоры о разделе России, –проявление маразма и очередной раунд «охоты на ведьм». На той же базе держались репрессии 30-х годов – здесь велика вероятность появления ложного доноса. У Ройзмана в блоге была интересная заметка о лжедоносчиках. В одном из российских городов жила семейная пара профессиональных свидетелей, которую, когда было необходимо оформить какое-нибудь преступление, всегда приглашали для оформления показаний. По их показаниям были расстреляно несколько десятков человек. Почему такие идеи опасны? Это становится очень удобным способом для власти бороться с любой критикой. Основания для оценки здесь – мнение экспертов, а оно всегда очень субъективно. Мы можем получить очень плохую правоприменительную практику в случае ужесточения подобных законов – ошибки всегда возможны, а они здесь стоят очень дорого. Стоит помнить, что власть легко лишается своей легитимности, когда перекрывает населению способы выражать свою критику. Это как паровой котел, где пар не находит выхода.
Смещение фокуса
Кроме того, борьба с терроризмом – это хороший способ переноса фокуса с событий, которые действительно волнуют население. По результатам опросов социологических центров видно, что волнуют россиян очевидные вещи: рост цен, повышение тарифов на ЖКХ, экономическая нестабильность, безработица, снижение темпов, борьба кланов внутри власти, властный произвол. Но власть имеет возможность менять повестку дня, заостряя внимание на каких-то моментах – будь это гей-пропаганда, или проблемы мигрантов, или проблемы экстремизма, и она делает это.
Получается, что самоопределение и легитимация через борьбу с экстремизмом более важны для властных элит, нежели для самого населения. Кроме того, власти решают свои задачи параллельно с борьбой с терроризмом, а порой под их прикрытием. Вспомним теракт в Беслане – всеобщий российский траур. Какое решение принимает тут же власть? Отменить выборы губернаторов. Риторика здесь – контроль. Однако на практике это никак не помогает бороться с экстремизмом и терроризмом.
Если включить цинизм, можно сказать, что в терактах погибает очень мало людей. Гораздо больше погибает от тех же неубранных сосулек во дворах, открытых люков, аварий трубопроводов и газопроводов, не говоря уже о несчастных случаях на производстве и ДТП на аварийных участках дорог. А ведь эти вещи тоже находятся в фокусе внимания власти. И, решая эти задачи, мы можем спасти значительно больше жизней, чем бросая силы на борьбу с призраком терроризма и создавая для этого множественные специальные структуры.
Когда заходит речь о борьбе с экстремизмом, я всегда вспоминаю одну научную передачу о вирусе СПИДа. Обезьяны являются носителями вируса, но не болеют, поскольку их иммунная система этот вирус просто не замечает. У человека же иммунная система бросает на борьбу с вирусом все силы, он мутирует и все время ускользает, сил требуется все больше, в результате организм перестает бороться с другими вирусами и инфекциями и погибает от них, а не от самого вируса СПИДа. То есть, по большому счету, от перенапряжения иммунной системы. Экстремизм можно сравнить с вирусом СПИДа – если активно этот вопрос поднимать в повестке дня, то общественный эффект будет скорее негативен.
Осталось сказать несколько слов о частной форме нелегитимного и легитимного насилия. Приватное легитимное насилие – примеры насилия, которые в обществе одобряются: народные герои, робин-гуды, дружинники, частные охранные предприятия. Сюда же входит такое понятие, как «гражданский арест» – на Западе оно широко практикуется. Когда кто-то пытается совершить преступление, сами граждане пытаются это предотвратить. Ну а частное нелегитимное насилие – это бытовой экстремизм, бандитизм, преступность, когда конкретные цели достигаются незаконными – и с точки зрения юридических норм, и с точки зрения морали – способами.
